Накануне не стало преподавателя теории государства и права моих бакалаврских лет. Возникло неистовое жжение в груди, которое требовало выплеска в виде букв.
Курицын Павел Дмитриевич (в бытность депутат Верховного Совета) был не просто преподавателем сложной и фундаментальной дисциплины, он был героем всех времен и пространств. Благодаря ему мы ночами сидели над трудами Поппера, Макиавелли, Платона и других. Высокий уровень лекций привлекал на них даже отъявленных прогульщиков. Я был еще на многих лекциях по ТГП, но такого полета мысли и изящности преподнесения материала более не встречал. А этический кодекс Павла Дмитриевича в общении с 17-18 летними студентами превращал «Сашку» в Александра Александровича, «Машу» в Марию Витальевну и так по ведомости.
Периодически я случайно попадаю в обсуждение о существовании интеллигенции. Благодаря Павлу Дмитриевичу я понимаю, что интеллигенция существует. По крайней мере существовала. И если мне когда-нибудь удастся быть хотя бы наполовину таким же преподавателем, значит я достигну небывалой вершины в этом деле.
Ниже я хочу привести отрывок из единственного интервью Павла Дмитриевича.
О старости.
«У меня был очень сложный период в жизни, когда распустили наш корпус депутатов Верховного Совета в 1993 году. Не в том дело, что у меня не состоялась политическая карьера – возможность была, я был в группе Ельцина. Но я решил вернуться в Петрозаводск на свою кафедру философии, которой я заведовал до депутатства. И тут я увидел, как поменялось отношение людей ко мне. Те, кто вчера еще называли тебя другом, сегодня отвернулись или просто перестали замечать. Психологически было очень тяжело. Плюс к этому мне пришлось уйти с кафедры философии. Мягко выражаясь. Бывший ректор открытым текстом сказал, что для меня нет места на кафедре, потому что такова воля моего политического оппонента, решившего не пускать меня в Карелию. Тогда организовывался юридический факультет и мне его декан предложил работу. Так я стал юристом.»
О разочаровании.
«В 1990 году мы были одержимы какими-то идеями. Нам казалось, что мы способны сделать так, чтобы наши дети росли в другой стране. Мы были романтиками. Наш Верховный Совет был самым образованным органом власти в Европе: доктора наук, кандидаты, очень интересные люди. И мы – правда! – не думали о том, какие деньги дает власть и какие карьеры можно выстроить, оставаясь там. Мы ушли, не приняв ни одного закона о будущем нашем обеспечении.»
О переменах в людях.
«Оказалось, что люди способны меняться. Сейчас я вижу, как мои друзья, бывшие демократы, строят себе виллы в Подмосковье, какое у них появилось барство. От этого грустно. Политика – страшная болезнь. Я вовремя свалил.»
Об идеологии в прошлом.
«В прежние времена в каждой студенческой группе был стукач. Однажды я выразил студентам свое «фэ» по поводу вручения Брежневу ордена Победы. У этой награды особый статус, не все командующие фронтов его могли получить. Ну, сказал. Меня повесткой вызвали на беседу в КГБ. Разговаривал со мной майор, нормальный мужик. Предложил мне сотрудничать, я отказался. Сошлись на том, что зачислили меня в резерв войск КГБ на случай военных действий. Меня это не волновало. Больше встреч не было. У меня есть хорошие знакомые из этой сферы, но я как-то с ними не общаюсь. Вообще в отношении государства исповедую старую добрую солдатскую мудрость: «Подальше от начальства, поближе к кухне». В гражданскую войну был бы, наверное, анархистом.»
О любимых местах в Петербурге.
«Васильевский остров, где мы жили в общежитии. Потом – Петергоф, куда нас переселили. Мы были небогатыми студентами, подрабатывали, где могли. До сих пор дома лежит удостоверение оператора газовой котельной. Были вообще уникальные подработки. В Институте гриппа, например. Нам прививали эту заразу, а потом лечили. Кормили хорошо, какие-то деньги давали. Правда, потом перестали брать философов. Директор сказал, что их никакая зараза не берет. Больших возможностей гулять по Питеру не было. В Эрмитаже у нас проходили занятия. Потом мы все стояли в диких ночных очередях за билетами в БДТ. Тогда время было такое. Ходили на вечера поэтов. Неформальная культура в то время развивалась в Питере в кочегарках. У нас были дискуссии, диспуты. Не без «Трех семерок», конечно. И самиздат читали… Плюс к этому у нас факультет был интересным, очень свободным. Правда, потом господин Романов наложил вето на эту свободу. Замдекана была Юровская, дочка цареубийцы. Прекрасный человек. И вот в субботу мы собирались в общежитии, покупали несколько бутылок сухого вина, приходили преподаватели… Ночами спорили о чем угодно – такое было время, а мы – его часть.»
Вступление: Чирагов Мирза.
Ссылка на источник интервью из Интернет-журнала «Республика»